Четверть века назад, 17 августа 1998 г., в России разразился глубокий экономический кризис: за три недели рубль обесценился в четыре раза. Происшедшее до сих пор толком не осмыслено, а среди оценок преобладает детский поиск виноватых с киванием на происки закулисы: масонов, англосаксов, продажных чиновников. Дефолт даже сравнивают с пирамидой «МММ»: дескать, игра правительства с облигациями и не могла завершиться ничем иным. На самом деле в банкротствах стран на ранних этапах развития капитализма нет ничего нового или смертельного: Франция в XVIII веке пережила четыре дефолта, а в XX веке Турция, Перу и Бразилия опозорились по пять раз, но сегодня неплохо себя чувствуют. Главное, что показал российский дефолт 1998 г., – страна относительно удачно прошла трансформационный переход и накопила запас прочности. Россия не свалилась в хаос и кровопролитие (как, например, Венесуэла в 2013 г.), а её экономика уже через год перешла к долгосрочному росту.
Тонем без паники
17 августа 1998 г. глава правительства РФ Сергей Кириенко объявил о введении «комплекса мер, направленных на нормализацию финансовой и бюджетной политики». По факту это означало, что правительство приостанавливает выплаты по своим облигациям и перестаёт поддерживать курс рубля, в тот момент составлявший чуть более 6 рублей за доллар. К 9 сентября соотношение было уже 20, 8 к 1, а в обменниках и вовсе требовали 25 рублей за доллар.
Уже 17 августа банки перестали выдавать наличные со счетов, а на улицах выстроились очереди вкладчиков. На многих предприятиях начались увольнения без выплаты расчёта: бизнес понимал, что так сейчас поступают слишком многие, чтобы всех могли наказать. Население пребывало в шоке: ведь 14 августа, за три дня до дефолта, президент Борис Ельцин заявил, что девальвации не будет, «твёрдо и чётко». Народ не хотел понимать, что любой правитель никогда не предупредит заранее о крахе своей валюты, чтобы ограничить прибыль спекулянтов. Поскольку громче всех о вероятности дефолта в России говорил американский финансист Джордж Сорос, подозревали ещё и международный заговор.
Провинция погрузилась в настоящую нищету: в конце августа на дачах распахивали газоны и засеивали их редиской, которая всходит за пару недель. Быстрорастворимая лапша «Александр и Софья», стоившая в районе одного рубля, была самым ходовым продуктом питания. Многие не могли позволить себе новые лампочки: выкручивали последние, переходя из комнаты на кухню. За тысячу долларов можно было купить 10 (!) подержанных малолитражек «Ока».
Тем не менее население восприняло дефолт намного спокойнее, чем, например, павловскую реформу 1991 г., когда правительство вдруг обнулило 50- и 100-рублёвые купюры со следующего дня. Или гиперинфляцию «шокового» 1992 г., когда истерик, инфарктов и самоубийств было на порядок больше. Очереди в магазины и банки были короче, и в них не наблюдалось отчаяния. Люди уже привыкли рассчитывать только на себя и вели себя более рационально: старались найти источники дохода понадёжнее и отоварить остатки денег продуктами длительного хранения. Многие состоятельные граждане просто улетали в тёплые страны, пока не кончится «этот бардак»: мол, мне нервы дороже. Зато мигом опустели рестораны, клубы, даже автомобилей на улицах стало меньше: люди экономили на бензине. В провинциальных магазинах и столовых стали нормой толстенные тетрадки с «безналичными» долгами постоянных покупателей. Граждане не забыли навыки выживания в условиях советского дефицита и легко отказались от «буржуазных» привычек, не успевших стать образом жизни.
После дефолта кредиты МВФ выдаются России под жёсткие условия – нельзя субсидировать дотационные отрасли. Но их работникам на это наплевать. Месяцами сидящие без зарплаты шахтёры Воркуты и Кузбасса наводняют Москву, а на Горбатом мосту перед Домом правительства начинается бессрочный пикет. Зловещий стук шахтёрских касок по брусчатке сопровождается «рельсовой войной» в регионах – бастующий народ садится на железнодорожные пути и пропускает только местные электрички. Перекрытый Транссиб грозит коллапсом всему Дальнему Востоку, и чиновники готовы давать протестующим самые дикие клятвы: вице-премьер Олег Сысуев и губернатор Кузбасса Аман Тулеев подписали бумагу с обязательством отправить президента Ельцина в отставку в течение недели. Но это был последний на сегодня крупный пролетарский бунт в истории страны.
Дефолт подкрался настолько незаметно? Кто виноват? Какова роль правительства? На все три вопроса простого ответа нет. Что ситуация стала угрожающей, «читалось» за несколько месяцев до обвала. Минфин и Центробанк предпринимали «комплекс мер» и надеялись проскочить – не получилось. В 2001 г. сложилась похожая ситуация, но тогда вовремя подорожала нефть – и мы «проскочили». Вероятно, ни один дефолт в мировой истории не был целью неких злодеев. Просто разные силы действовали в своих интересах, пока не прилетал «чёрный лебедь».
Хорошо забытое новое
К началу избирательной кампании 1996 г. уровень поддержки действующего президента Ельцина был практически нулевым. В ноябре 1995 г. ему отдали бы свои голоса лишь 4% россиян. А голосование – через полгода. Страна была разочарована ходом реформ, при которых средний уровень жизни рос неважно, зато вокруг появлялось много сказочно богатых нуворишей. По национальной гордости россиян били ход войны в Чечне и утрата страной международного влияния. Сильно пьющий Ельцин неоднократно выставлял посмешищем и себя, и державу.
В сентябре 1994 г. он прилетел в Дублин на переговоры с премьер-министром Ирландии и не смог выйти из самолёта. «Честно скажу – проспал», – объяснит он конфуз с виноватым видом завсегдатая вытрезвителя. Во время официальной церемонии в Берлине, посвящённой выводу российских войск из Германии, он принялся энергично дирижировать военным оркестром и пробовал петь «Калинку». На встрече с президентами Казахстана и Узбекистана в Ташкенте Борис Николаевич вдруг принялся стучать столовыми ложками по своему лбу и лбам окружающих. И это только то, что попало в объективы. За советским генсеком Леонидом Брежневым, героем сотен анекдотов про руководителя в маразме, такого отвязного пьянства никогда не водилось.
Однако на фоне борьбы между группировками Чубайса и Коржакова другой компромиссной фигуры не наблюдалось. А крупный бизнес был напуган возможным реваншем коммунистов и откатом в СССР. Олигархи сплачиваются вокруг идеи переизбрания Ельцина, увидев «золотой шанс» убить разом самых жирных зайцев: сохранить демократический курс страны, завести друзей на самом верху да ещё и оторвать за бесценок самые вкусные куски.
Для финансирования предвыборной кампании используется схема с залоговыми аукционами: государство берёт у бизнеса в долг под залог какого-нибудь ценного предприятия и в срок деньги не возвращает. Предприятие уходит в частные руки. В 2004 г. Счётная палата подтвердит, что «в результате проведения залоговых аукционов отчуждение федеральной собственности было произведено по значительно заниженным ценам, а конкурс фактически носил притворный характер». Но это и так было понятно: например, контрольный пакет «Норильского никеля» перешёл под контроль ОНЭКСИМ-банка за 170 млн долларов при обороте компании в 8 миллиардов. Всего в ноябре-декабре 1995 г. на основании указов президента Ельцина было проведено 12 залоговых аукционов. В частную собственность перешли три крупнейших пароходства, Новолипецкий металлургический комбинат, нефтяные компании «ЛУКОЙЛ», «Сиданко», «ЮКОС». Государство за всё про всё не получило и миллиарда долларов.
Ельцин вёл кампанию по-американски: колесил по стране, пел, плясал, обнимался. Его речи обрамлялись концертами самых известных музыкантов, из-за океана прилетают помочь актёры Брюс Уиллис, Стивен Сигал, Вероника Кастро. 10-миллионным тиражом издаётся бесплатная антикоммунистическая газета «Не дай Бог!» – цветная печать, восемь полос в формате «Правды». Избирателей пугают «красным реваншем» без боязни переборщить: «Как вы отнесётесь, если ваша машина перейдёт в управление автосервису? А ваша квартира – в управление ЖЭКа?» Пусть электорат и не видит вокруг удовлетворительных результатов президентства Ельцина. Главное: он должен почувствовать, что с ним он выбирает новую Россию, а не возвращается в старую.
У коммунистов, наоборот, – одни проблемы. Только собирают в провинции большой концерт в поддержку Геннадия Зюганова, как поступает сообщение, что стадион заминирован, – мероприятие отменяют. Спевшийся с Кремлём Жириновский уводит значительную часть их «коренного» электората – пожилых и не слишком образованных. Ельцин финишировал с 54% и переизбрался на второй срок. Но какой ценой!
Налоги платят трусы
С одной стороны, выборы 1996 г. показали, что у демократии в России хорошие предохранители. Свобода слова была близка к абсолютной. Жутким её попранием кажется сплочение прессы вокруг Ельцина. Громким скандалом заканчиваются попытки госмонополии «РЖД» выдавать сотрудникам зарплату в обмен на подпись в поддержку Ельцина. Сколько бы потом 1990-е не представляли «бандитскими», высшая деловая и политическая элита разбиралась между собой сравнительно гуманно. Попытка взорвать Бориса Березовского в 1994 г. остаётся единственным известным покушением на птицу такого полёта.
Тем не менее после победы Ельцина выяснилось, что чуть ли не вся страна перестала платить налоги. Главными неплательщиками стали крупные предприятия, которые выбивали себе льготы и отсрочки у областных властей: дескать, вот мне поставку не проплатили – значит, и я не буду. А что ему сделаешь? Закрыть никто не позволит. Да и связи среди областных чиновников у директоров крупняка очень близкие. В предвыборной чехарде федеральные власти пытались никого не злить, и бизнес на всех уровнях почувствовал, что гайки закручивать некому. Да и как молодая и немногочисленная налоговая служба может контролировать денежные потоки, например, на вещевом рынке? Даже в цивильном магазине нет проблемы «скрутить кассу».
По всей стране начались забастовки: одних только учителей бастовало полмиллиона. Цена на нефть упала до 14 долларов за баррель, перекрывая и без того тощие валютные поступления в бюджет. Запад тоже не шибко помогал кредитами, поскольку МВФ раздаёт миллиарды только в обмен на структурные рыночные реформы. Потому что без нормального рынка эффективная экономика невозможна, а без неё долги, скорее всего, не вернут. В России же на пути реформ по-прежнему стояла прокоммунистическая Дума, где спикером был Геннадий Селезнёв, член Президиума ЦК КПРФ.
После выборов Кремль перегруппировал свою рать. Во главе правительства снова бывалый Виктор Черномырдин. Но от традиционного отраслевого подхода, при котором вице-премьеры курируют нефтянку или металлургию, решено отказаться. Первых «вице-» в правительстве сразу два (оба демократы-рыночники): Анатолий Чубайс отвечает за финансы и экономику, а Борис Немцов – за ЖКХ, социалку и естественные монополии, которые считалось разумным разделить.
Глядя на споры экономистов по телевизору, человек советской закалки подразумевал очередной заговор и измену. Его ведь со школы учили, что централизация и национализация всего и вся – это благо. Вон Иван Грозный или Пётр Великий объединяли грандиозные пространства, создавали жёсткую вертикаль, из Александровской слободы и Петербурга повелевая, как надобно вести хозяйство в Архангельске или Казани. Другое дело, что бюрократии естественные монополии выгодны: временный правитель может посадить в директорские кресла своих людей, захватить контроль за финансами, которые обеспечат ему власть и последующие переизбрания. Если, наоборот, разделить тот пирог на несколько компаний, то для экономики со временем выйдет благо: конкуренция есть конкуренция. Но контролировать целые отрасли экономики больше не получится. Так вот ельцинское правительство младореформаторов в 1997 г. попыталось создавать прозрачную экономику, в которую пойдут инвестиции и кредиты.
А что делать, если в бюджете нет денег прямо сейчас? В начале десятилетия проблему решили бы эмиссией ничем не обеспеченных банкнот, но закон 1994 г. эту меру запретил. Тогда правительство размещает на рынке государственные краткосрочные облигации (ГКО). Они выпускаются максимум на год под огромные проценты – можно наварить до 60% за три месяца. К 1998 г. обязательства России перед иностранными держателями ГКО превысили 36 млрд долларов, а ежегодные выплаты в их пользу – 10 миллиардов. Резервы Центробанка оценивались тогда в 24 миллиарда. Отсюда и взялись сравнения с финансовой пирамидой: доходы от размещения новых ГКО шли на погашение долгов по старым. Но глава «МММ» Сергей Мавроди сознательно разводил миллионы вкладчиков, а правительство Черномырдина имело шанс всех спасти.
Совсем забывалось, что ГКО начали выпускать не после переизбрания Ельцина, а за три года до этого. Только в 1994 г. от реализации ГКО получили 12 трлн рублей! Правительство младореформаторов было вынуждено продолжать эту практику, поскольку бежало наперегонки с лавиной. Расчёт был на то, что низкая инфляция (всего 6% в 1997 г.), доступные кредиты (ключевую ставку держали на уровне 4–5%), финансовая стабильность и чёткие правила игры наконец привлекут в страну инвестиции и начнётся экономический рост. Но младореформаторам не повезло: после «азиатского кризиса» 1997 г. подешевела нефть, а инвесторы стали уходить с развивающихся рынков и продавать ГКО. Чтобы рынок не рухнул, и приходилось предлагать за ГКО адские проценты. Чтобы повысить доверие бизнеса, Центробанк с 1994 г. всеми силами держал рубль в рамках «валютного коридора»: не больше и не меньше определённых значений. Это вполне грамотная мера, но когда целковый и так переоценён, поддержание его курса стало съедать последние валютные резервы.
Впервые страна подошла к дефолту в ноябре 1997 г., но тогда «экономический блок» вырулил: в страну вернулись инвесторы, на рынок ГКО потекли деньги, доходность облигаций упала. Но к экономическому кризису вскоре добавился политический. И дело даже не в коммунистической Думе: младореформаторы со своей «прозрачной экономикой» стали раздражать олигархов.
Многие наблюдатели сходятся, что судьбоносной стала история с приватизацией «Связьинвеста» – главной на тот момент телекоммуникационной компании страны. Среди олигархов, поддержавших Ельцина на выборах 1996 г., хозяин НТВ Владимир Гусинский был единственным, кто ничего не получил посредством «залоговых аукционов». «Связьинвест» была для Гусинского профильным активом, и к лету 1997 г. он созрел заплатить за него 1, 18 млрд долларов – больше, чем государство выручило со всех залоговых аукционов, вместе взятых. Но за его былые заслуги сам конкурс должен был стать фикцией, как и раньше. Младореформаторы не прогнулись, желая обозначить бизнесу простые и цивилизованные правила игры на будущее. В итоге блокирующий пакет «Связьинвеста» ушёл к Владимиру Потанину и международному консорциуму, который на конкурентной основе предложил за него на 165 млн долларов больше Гусинского.
После этого Чубайса и Немцова стали люто «мочить» в подконтрольных Гусинскому и Березовскому СМИ: то выставят пустозвонами, то обвинят в подготовке государственного переворота. И к весне 1998 г. Ельцин был вынужден отправить правительство Черномырдина в отставку. В России 1990-х это означало, что всем стало не до экономики. А к лету что-то предпринимать было уже поздно: в ответ на любое снижение курса рубля население бросалось закупать доллары. Пока Центробанк «стонал, но держал» курс в рамках валютного коридора, Минфин прекратил выпуск новых серий ГКО, но начал брать деньги у Центробанка и не возвращать их. По сути, это была эмиссия, которая тоже давила на цену рубля. Даже 22 млрд долларов, которые Чубайс выбил у МВФ, ситуацию не спасли.
Назад в будущее
Хотя дефолт был болезненным и оглушающим событием, когда дым рассеялся, оказалось, что и ряд неразрешимых проблем тоже улетучился. Поскольку обязательства по облигациям номинировались в рублях, правительству в долгосрочной перспективе оказалось выгодным падение национальной валюты: с той же нефти казна получала в виде налогов почти в 4 раза больше. Стоимость труда снизилась, сделав рентабельными целые отрасли.
«После дефолта оказалось, что выгодно вкладывать в сельское хозяйство, – говорит директор Центра аграрных исследований РАХН Александр Никулин. – Первосортная земля на юге России и крестьянский труд стоили копейки, а прибыль от экспорта продовольствия – в твёрдой валюте. Да ещё и несколько урожайных лет выдались. Пшеница приносила 400% годовых – больше нефти и газа». Ту же одежду стало выгоднее производить в России, а не покупать в Турции и Китае за валюту. Даже российские IT-технологии оказались востребованы: в 1999 г. «Лаборатория Касперского» открыла офис в Великобритании, ABBYY – в США.
«Рассосался» и острый политический кризис. Кремль хотел вернуть в премьерское кресло Виктора Черномырдина, но Дума его не утверждала, а президент не рискнул распустить парламент. В итоге правительство возглавила компромиссная фигура – 69-летний Евгений Примаков, академик-арабист, в прошлом член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел и глава Службы внешней разведки. Никогда профессионально не занимавшийся экономикой, Примаков отказался от обсуждавшейся в парламенте эмиссии денег, не обеспеченных золотовалютными резервами. Это вылилось в жёсткую монетаристскую политику, при которой бизнес представлял себе хотя бы ближайшую перспективу для инвестиций. Как сказал о работе кабинета Примакова бывший вице-премьер Борис Немцов, «он просто ничего не делал, и это помогло промышленности вырасти в 1999 г. на 20%». В этой фразе есть преувеличение: правительство Примакова провело ряд налоговых поправок – пусть они были разработаны прежней командой, но не смогли пройти через оппозиционную Думу. Кроме того, Примаков стал скупее Черномырдина кормить госзаказом верных Кремлю олигархов.
Получилось, что даже при отсутствии системных реформ в экономике для выхода из кризиса хватило изменения баланса сил во власти. Хотя смены курса при Примакове не произошло. Просто во главе правительства оказался человек, которого думская оппозиция воспринимала как своего. Не имея необходимости ежедневно лавировать и искать поддержки, Примаков сосредоточился на том, чтобы страна жила по средствам и сохраняла условия для роста экономики. И ситуация быстро нормализовалась.
Другое дело, что дефолт и назначение Примакова стали политическим поражением Ельцина и всех его реформаторов-либералов. Спустя 7 лет после распада Союза во главе правительства встаёт человек из старой номенклатуры, опирающийся на коммунистическое большинство в Думе, а на улицах звучат бесконечные проклятия в адрес «демократов», которые «довели страну». Это означало, что в ближайшем будущем Россия не потерпит прозападно настроенного реформатора. А значит, в моде будут патриотизм, стремление к реинкарнации СССР в том или ином виде.
На грани фола
Дефолт не был последним испытанием России перед экономическим ростом 2000-х. В начале нового века страна находилась на грани нового дефолта. Внешний долг составлял уже 146% ВВП, а пик платежей приходился на 2002–2003 годы.
В Кремле долго решали, платить или нет. «Экономический блок» правительства был за новый дефолт, поскольку казна всё одно пуста. Но нефть весь 2001 г. держалась на уровне 27 долларов за баррель, хотя в правительстве рассчитывали на 21–22. Денег в итоге хватило не только на выплаты Лондонскому и Парижскому клубам, но и на погашение долгов перед МВФ. А теперь представьте, что вскоре баррель подорожал до 130 баксов.
К 2006 г. впервые в международной практике Россия поставила вопрос о полном погашении долгов Парижскому клубу. Его участники шипели, поскольку обычно заёмщики платят только проценты, позволяя держателям их обязательств спокойно играть в гольф. А ещё чаще должники скулят о списании долга. Россия даже доплатила миллиард долларов из Стабфонда, чтобы «парижане» не обижались и согласились принять свои же деньги. К 2012 г. российский внешний долг растаял со 158 до 34 млрд долларов. В этом было и символическое значение: Россия Западу ничего не должна.
Источник: argumenti.ru
Комментарии закрыты.